-Что мы знаем о писателях?
-Они пишут книги.
— Совершенно верно. И часто в этих книгах фигурируют сами.
-Да. Некоторые писатели только о себе любимых и пишут.
— Точно.
-К таким писателям относится и Сергей Довлатов.
-А вот это ошибка.
-Почему это? Ведь в каждом его произведении главный герой Сергей Довлатов.
— Совершенно верно. Именно, герой! Сергей Довлатов. А не писатель Сергей Довлатов.
— Что однофамилец?
-Ну вроде того.
-То есть, как бы, пишут про себя, но все врут.
-Ну, это же азбучная истина. А вот мы читатели очень часто переносим образ персонажа на самого автора. Особенно часто, это происходит с Сергеем Довлатовым. И в наших публикациях под рубрикой «А как же было на самом деле» мы постараемся отделить литературный вымысел от реальных событий.
В романе «Заповедник» у Довлатова была сцена встречи главного героя с майором КГБ Беляевым. Сочная сцена. Красивая. Мы нашли настоящего майора КГБ, который послужил прототипом для довлатовского «Заповедника». Прежде чем узнать его настоящего, предлагаю перечитать фрагмент романа, в котором главный книжный герой встречается с книжным «кгбшником».
— А я и так все знаю. Ваша супруга изменила Родине.
— Увы, — говорю.
— И теперь уезжает на Запад.
— Похоже на то.
— А вы остаетесь?
— Да, я остаюсь. Вы же знаете…
— И будете продолжать работу?
— Конечно. Если не уволят…
— А правда, что в Израиле живут одни евреи?.. Слушайте, вам плохо?! Дать воды?
— Вода тут не поможет. Как насчет денег?
— Только почему из сейфа? У меня есть свои…
Я хотел поцеловать Галину, но сдержался. Реакция могла быть неожиданной.
Я сел на велосипед и поехал к монастырю. День был теплый, но облачный. Тени деревьев едва выделялись на сером асфальте. По обочине шоссе брели туристы. Среди них попадались одетые в непромокаемые куртки.
Я устремился к песчаному склону. Руль приходилось удерживать с трудом. Мимо проносились обесцвеченные серым налетом валуны…
Контору УВД мне показали сразу.
— Следующий дом за почтой, — махнула рукой уборщица из «Лукоморья», — видишь, флаг на крыше?..
Я поехал дальше.
Двери почтового отделения были распахнуты. Здесь же помещались кабины двух междугородных телефонов. Один из них был занят. Блондинка с толстыми ногами, жестикулируя, выкрикивала:
— Татуся, слышишь?! Ехать не советую… Погода на четыре с минусом… А главное, тут абсолютно нету мужиков… Але! Ты слышишь?! Многие девушки уезжают, так и не отдохнув…
Я затормозил и прислушался. Мысленно достал авторучку…
Казалось бы, все так ужасно, но я еще жив. И, может быть, последней умирает в человеке — низость. Способность реагировать на крашеных блондинок и тяготение к перу…
На крыльце управления мне попался Гурьянов. Мы почти столкнулись, и деться ему было некуда.
В университете Гурьянова называли — Леня-Стук. Главной его обязанностью была слежка за иностранцами.
Кроме того, Гурьянов славился вопиющим невежеством. Как-то раз его экзаменовал профессор Бялый. Достались Гурьянову «Повести Белкина».
Леня попытался уйти в более широкую тему. Заговорил о царском режиме.
Но экзаменатор спросил:
— Вы читали «Повести Белкина»?
— Как-то не довелось, — ответил Леня. — Вы рекомендуете?
— Да, — сдержался Бялый, — я вам настоятельно рекомендую прочесть эту книгу…
Леня явился к Вялому через месяц и говорит:
— Прочел. Спасибо. Многое понравилось.
— Что же вам понравилось? — заинтересовался Бялый.
Леня напрягся, вспомнил и ответил:
— Повесть «Домбровский»…
И вот мы столкнулись на крыльце чека. Сначала он немного растерялся. Даже хотел не поздороваться. Сделал какое-то порывистое движение. Однако разминуться на крыльце было трудно. И он сказал:
— Ну, здравствуй, здравствуй… Тебя Беляев ждет…
Он захотел показать, что все нормально. Как будто мы столкнулись в поликлинике, а не в гестапо.
Я спросил:
— Он — твой начальник?
— Кто?
— Беляев… Или подчиненный?
— Не иронизируй, — сказал Гурьянов.
В голосе его звучали строгие руководящие нотки.
— И помни. КГБ сейчас — наиболее прогрессивная организация. Наиболее реальная сила в государстве. И кстати, наиболее гуманная… Если бы ты знал, какие это люди!..
— Сейчас узнаю, — говорю.
— Ты чересчур инфантилен, — сказал Гурьянов, — это может плохо кончиться…
Каково мне было выслушивать это с похмелья! Я обогнул его, повернулся и говорю:
— А ты — дерьмо, Гурьяныч! Дерьмо, невежда и подлец! И вечно будешь подлецом, даже если тебя назначат старшим лейтенантом… Знаешь, почему ты стучишь? Потому что тебя не любят женщины…
Гурьянов, пятясь, отступил. Он-то выбирал между равнодушием и превосходством, а дело кончилось грубостью.
Я же почувствовал громадное облегчение. И вообще, что может быть прекраснее неожиданного освобождения речи?!
К оскорблениям Гурьянов не подготовился. А потому заговорил естественным человеческим тоном:
— Унизить товарища — самое легкое… Ты же не знаешь, как это все получилось…
Он перешел на звучный шепот:
— Я чуть не загремел по малолетству. Органы меня фактически спасли. Бумагу дали в университет. Теперь прописку обещают. Ведь я же сам из Кулунды… Ты в Кулунде бывал? Удовольствие ниже среднего…
— А, — говорю, — тогда понятно… Кулунда все меняет…
Вечно я слушаю излияния каких-то монстров. Значит, есть во мне что-то, располагающее к безумию…
— Прощай, Гурьян, неси свой тяжкий крест…
Я нажал симпатичную розовую кнопку. Мне отворила постная, неопределенного возраста, дама. Беззвучно пропустила меня в следующую комнату.
Я увидел сейф, изображение Дзержинского, коричневые портьеры. Такие же, как в ресторане. Настолько, что меня слегка затошнило.
Я опустился в кресло, достал сигареты. Минуту или две просидел в одиночестве. Затем одна из портьер шевельнулась. Оттуда выступил мужчина лет тридцати шести и с глубокой укоризной произнес:
— Разве я предложил вам сесть?
Я встал.
— Садитесь.
Я сел.
Мужчина выговорил с еще большей горечью:
— Разве я предложил вам закурить?
Я потянулся к урне, но расслышал:
— Курите…
Затем он сел и уставился на меня долгим, грустным, почти трагическим взглядом. Его улыбка выражала несовершенство мира и тяжелое бремя ответственности за чужие грехи. Лицо тем не менее оставалось заурядным, как бельевая пуговица.
Портрет над его головой казался более одушевленным. (Лишь к середине беседы я вдруг понял, что это не Дзержинский, а Макаренко).
Наконец он сказал:
— Догадываешься, зачем я тебя пригласил? Не догадываешься? Отлично. Задавай вопросы. Четко, по-военному. Зачем ты, Беляев, меня пригласил? И я тебе отвечу. Так же четко, по-военному: не знаю. Понятия не имею. Чувствую — плохо. Чувствую — оступился парень. Не туда завела его кривая дорожка… Веришь ли, ночами просыпаюсь. Томка, говорю супруге, хороший парень оступился. Надо бы помочь… А Томка у меня гуманная. Кричит: Виталик, помоги. Проделай воспитательную работу. Обидно, парень — наш. Нутро здоровое. Не прибегай к суровым методам воздействия. Ведь органы не только лишь карают. Органы воспитывают… А я кричу: международная обстановка сложная. Капиталистическое окружение сказывается. Парень далеко зашел. Сотрудничает в этом… ну… «Континентале». Типа радио «Свобода»… Литературным власовцем заделался не хуже Солженицына. Да еще и загудел по-черному с Валерой-мудозвоном… Ну, кинула жена ему подлянку, собралась в Израиль… Так что, гудеть до посинения?.. Короче, я в растерянности…
Беляев говорил еще минут пятнадцать. В глазах его, клянусь, блестели слезы…
Затем он покосился на дверь и вытащил стаканы:
— Давай слегка расслабимся. Тебе не вредно… если в меру…
Водка у него была теплая. Закусили мы печеньем «Новость».
Отрывисто и резко звякнул телефон.
— Майор Беляев слушает… В четыре тридцать? Буду… И передайте, чтоб менты не лезли в это дело… Он повернулся ко мне:
— На чем мы остановились?.. Думаешь, органы не замечают всего этого бардака? Органы все замечают получше академика Сахарова. Но где реальный выход? В чем? В реставрации капитализма?.. Допустим, почитал я ваш хваленый самиздат. Дерьма не меньше, чем в журнале «Знамя». Только все перевернуто. Где белое, там черное, где черное, там белое… Вот, например, проблема сельского хозяйства. Допустим, можно взять и отменить колхозы. Раздать крестьянам землю и тому подобное. Но ты сперва узнай, что думают крестьяне? Хотят ли эту землю получить?.. Да на хрена им эта блядская земля!? Поинтересуйся у того же Валеры-мудозвона. Обойди наши деревни вокруг заповедника. Один дед Тимоха помнит, как лошадей запрягают. Когда что сеять — позабыли. Простого хлеба испечь не могут… Да любой крестьянин эту землю враз на чекушку махнет. Не говоря о полбанке…
Беляев вытащил стаканы и уже не прятал. Он порозовел. Мысль его стремительно развивалась в диссидентском направлении.
Дважды звонил телефон. Беляев нажал кнопку селектора:
— Валерия Яновна! Не соединяйте…
Он заговорил поспешно, темпераментно и зло:
— Желаешь знать, откуда придет хана советской власти? Я тебе скажу. Хана придет от водки. Сейчас, я думаю, процентов шестьдесят трудящихся надирается к вечеру. И показатели растут. Наступит день, когда упьются все без исключения. От рядового до маршала Гречко. От работяги до министра тяжелой промышленности. Все, кроме пары-тройки женщин, детей и, возможно, евреев. Чего для построения коммунизма будет явно недостаточно… И вся карусель остановится. Заводы, фабрики, машинно-тракторные станции… А дальше — придет новое татаро-монгольское иго. Только на этот раз — с Запада. Во главе с товарищем Киссинджером…
Беляев посмотрел на часы:
— Ты, я знаю, в Ленинград собрался. Мой тебе совет — не возникай. Культурно выражаясь — не чирикай. Органы воспитывают, воспитывают, но могут и покарать. А досье у тебя посильнее, чем «Фауст» Гете. Материала хватит лет на сорок… И помни, уголовное дело — это тебе не брюки с рантом. Уголовное дело шьется в пять минут. Раз — и ты уже на стройках коммунизма… Так что веди себя потише… И еще, к вопросу пьянки. Пей, но в меру, делай интервалы. И не путайся ты с этим чеканутым Марковым. Валера местный, его не тронут. А у тебя — жена на Западе. К тому же опусы в белогвардейской прессе. Выступлений — полное досье. Смотри, заделают тебе козу… Короче, пей с оглядкой. А теперь давай на посошок…
Мы снова выпили.
— Идите, — перешел на «вы» майор.
— Спасибо, — говорю.
Это было единственное слово, которое я выговорил за полчаса.
Беляев усмехнулся:
— Беседа состоялась на высоком идейно-политическом уровне.
Уже в дверях он шепотом прибавил:
— И еще, как говорится — не для протокола. Я бы на твоем месте рванул отсюда, пока выпускают. Воссоединился с женой — и привет… У меня-то шансов никаких. С моей рязанской будкой не пропустят… А тебе — советую. Подумай. Это между нами, строго конфиденциально…
Я пожал ему руку, кивнул хмурой даме и вышел на залитую солнцем улицу.
Я шел и думал — мир охвачен безумием. Безумие становится нормой. Норма вызывает ощущение чуда…
Я оставил велосипед на почте. Сказал — для Люды из Березина. Пешком забрался в гору. И наконец, дождавшись рейсового автобуса, поехал в Ленинград.
В дороге я заснул и проснулся с ужасной головной болью…
Гениально, как всегда. Но теперь слово настоящему майору КГБ .
— Меня зовут Мальченков Станислав Игоревич. А Довлатов в книге назвал меня майором КГБ Беляевым.
— Вы работали в это время в Пушкинских горах?
— Да, начальником районного отделения КГБ.
— И «работали» с Сергеем Довлатовым?
— С Довлатовым мы никогда не встречались, не виделись. Но это право автора знаете ли. Он же умный был. Он отлично понимал, раз он собирается за границу, комитет должен проявлять к нему какой-то интерес. Но в тот период, понимаете, категорически запрещалось даже делать вид, что мы наблюдаем за ним или каким-то образом изучаем его. А вообще-то по тем временам все, кто собирался выехать за границу, находились под наблюдением органов КГБ, так на всякий случай. Всякие случаи были. Кто-то собирал компрометирующие данные, чтобы туда увезти, там опубликовать потом. Довлатов вел себя прекрасно. Была, правда, ориентировка из Ленинграда о том, что в Заповедник выехал на работу некий Довлатов Сергей, который намерен выехать заграницу на постоянное место жительства. Вот для сведения, так что со стороны — наблюдали. Но ничего пред-рассудительного. (предосудительного)
— То есть проблем с ним не было?
— Проблем никаких не было. О чем вы говорите. Он с Карповым общался, Валерой. А потом я с Карповым общался. И никакие политические темы они не вели. У них задача была посидеть, поговорить, выпить, вот так пообщаться. И на этом все заканчивалось.
— Скажите, а все-таки обиды не было никакой, когда почитали текст «Заповедника», увидели там себя?
— Нет, нет, никакой обиды не было. Ничего там порочащего нет. Про меня ничего плохого он не выказывал. Если бы такое было на самом деле, то я, конечно, взбучку получил бы от псковского начальства: «Зачем ты показываешь свои уши». Но это право автора. Да мало ли, про меня еще раньше писали. Такой Алексей Лосев, в журнале «Посев», наверное, в начале 70х, посылает мне копию статей из журнала, где он писал про заповедник. Он говорил, что тот похож на уголок эстонского парка: «День поэзии, выступают какие-то поэты. А вечером, как всегда по окончании всех празднеств, в пустом зале ресторана Лукоморье сидят писатели в дымном чану и поминают Пушкина. И я вижу, как за одним столом сидит огромный верзила…. ( -Это про меня, значит, пишет)…. который говорит: «Да ты никак шпион». Вот, и выталкивает его пинками на улицу. Официантка и говорит: «А это начальник КГБ нашего местного, ему делать больше нечего». Во-первых, после окончания на поляне ни кого не оставалось, все писатели уезжали, тишина была. Никаких посиделок в ресторане не было. И мне, что в думаете, прислали из управления КГБ: «Слушай ты не обращай внимание, мы знаем, что такого не было». Так что и здесь, конечно, они знали, что я никогда не стал бы его вызывать. Да и оснований не было его вызывать.
— Почитатели материал, почитали произведение «Заповедник». Увидели себя, узнали. Совпадают ли черты характера или это совершенно вымышленный персонаж?
— Почему вымышленный. Я на самом деле работал начальником районного отделения КГБ.
— Понравились ли вы себе?
— Так немножко посмеялся над этим и все. Ну, вообще ,конечно со стороны партийных органов к нему были какие-то претензии по поводу произведений, а КГБ он абсолютно не интересовал.
Вот так. Всегда интересно посмотреть на героев из любимой книги вживую. Иногда такие мечты сбываются. А если вы посетите наш фестиваль, то и сам сможете увидеть некоторых героев произведений Довлатова. Воплощайте мечты и не надейтесь на судьбу, потому что вы сами ее творите, читайте книги и думайте над их смыслом.
